Военнослужащий Красной Армии, бывший студент московского вуза, ушедший на фронт добровольцем, попадает в плен во время своего первого боя. В лагере для военнопленных он принимает решение присоединиться к Русской Освободительной Армии генерала Власова. Так судьба забросила его в школу РОА в немецкий городок Дабендорф.
После окончания школы он отправляется на фронт воевать на стороне вермахта под Андреевским флагом РОА. И так получилось, бывший московский студент, сын красного профессора, проявил мужество в боях на стороне врага. Среди солдат 2-го гренадерского полка 1-дивизии РОА он находит настоящих друзей, которые не раз спасают ему жизнь.
Действие романа разворачивается в 1944–1945 годах.
Роман о тех, кто по воле случая оказался на другой стороне во время Великий Отечественной войны
Я был в Москве впервые с зимы 1943-го. Прилетел вчера 8 мая 1994 года. И вот он День Победы…
Я уже не верил, что смогу когда-либо побывать у башен Кремля. Во времена СССР, путь для меня на родину был закрыт. Но Союз пал в 1991 году и в новой России многое изменилось. В Бостоне, где я был по делам бизнеса в 1993 году, мне встретился мой сослуживец Игнат Васильев — бывший унтер-офицер РОА, который нынче зовется мистер Теодор Шемет. Он рассказал, что ездил в Россию.
— Был у себя на родине в Подмосковье. Так сердце защемило! Ты не поверишь, друг мой. Словно и не было всего. Вспомнил себя мальчишкой.
— Видел родной дом?
— Дом? Нет. Его давно снесли. На том месте нынче какое-то большое здание. Но Дом пионеров сохранился. Правда его перестроили и там нынче банк.
— Видал кого из родных?
— Нет. Никого из моих там нет. Никто и не помнит ни моего отца, ни дяди. Много времени прошло.
— Никого не нашел?
— Пытался. Но моих выслали еще тогда, как родственников предателя. Затем их следы затерялись. На их поиски понадобится много времени.
— И я думаю поехать в Москву.
— Я помню, что ты москвич.
— Да. Я родился в Москве. И жил там до самого призыва на фронт.
— В каком районе жил?
— На площади Восстания.
— О! Может, и свой дом найдешь.
— Дом возможно, но не родных.
— Это еще почему? В Москве можно многое сделать. Ведь деньги у тебя есть. Это мне не так просто отыскать своих…
Дети давно выросли и переехали из моего дома в Буэнос-Айресе. Сын живет в Вашингтоне, а дочь в Чикаго. Они никогда России не видели. А я так хотел им её показать, еще когда они были маленькими.
Я позвонил сыну и сказал ему о своем намерении попасть в Россию.
— Ты можешь ехать, отец.
— Думаешь?
— Это хорошая идея. Тебе стоит развеяться. Ты слишком много работаешь.
— А ты? Не составишь мне компанию?
— Нет, отец. Много дел на фирме.
Дочь сказала что, её муж слишком занят, а без него она никуда ехать не хочет.
Настаивать я не стал. Их мать американка и их родной язык английский. Что им Москва, на улицах которой я гулял ребенком — только географическое название…
…И вот я в парке в самом центре Москвы. В том самом, где часто бывал с отцом!
Здесь у памятника революционерам и теоретикам социализма я назначил первое свидание девушке. Тогда, как и сейчас, играла музыка. Я ждал её и читал имена 19 мыслителей от Маркса да Плеханова.
В этом же парке я гулял с Ириной, когда мы стали студентами. Мы держались за руки и мечтали о будущем. Словно все было вчера. Я и она — молоды. Мы идем по тенистой алее. Но, вдруг, на миг гаснет свет, а затем появляется снова. Но только Ирины больше нет рядом, а я изменился. Война, как сказочный дракон проглотила нас и перемолола наши судьбы. Ирины не стало, а меня «дракон» выплюнул уже стариком. Еще один миг и меня также не будет.
Что такое судьба Андрея Рогожина, призванного на фронт в 1943 году? Кому она интересна? Что она рядом с великими тиранами, героями и предателями?
Мой командир генерал Андрей Власов давно казнен. С тех пор ушли многие из товарищей. Одни погибли во время войны, иные были выданы советам и расстреляны, иные умерли в изгнании.
Только я еще жив. Многие сказали бы, что мне повезло. Я получил возможность прожить свою жизнь после войны…
— Эй, друг, — кто-то окликнул меня.
Я обернулся. Рядом был старик в пиджаке с многочисленными орденами и медалями.
— Ты где воевал, друг?
Я пожал плечами. Что мог я ему ответить? Что ушел на фронт вот из этого города и попал в плен. А затем судьба забросила меня в ряды армии генерала Андрея Власова (Русской освободительной армии).
Для этого старика я предатель.
К нам подошел еще один старик с орденами и сказал:
— Михалыч, чего ристал к иностранцу? Не видишь? По-русски он не понимает.
Первый старик смерил меня недоверчивым взглядом:
— Не русский?
Я ответил:
— Русский, но живу не здесь. Не в России.
— А откуда приехал?
— Из Аргентины. В гости.
— Так пошли с нами, аргентинец. Мы с Михалычем на 3-ем Украинском воевали. А вишь из нашего полка больше нет никого. Пойдем!
— Примем фронтовые, — тот, кого называли Михалычем похлопал меня по плечу.
И я пошел с ними. Мы расположились на скамейке в парке. Они распечатали бутылку водки. Разлили по пластиковым стаканчикам. Выпили за Победу.
— Как у вас там живется? — спросили меня.
— Неплохо.
— А ты, видать, богатей?
— Я? Нет, совсем нет.
— А одет справно. Костюмчик-то приличный.
— Я не богат, но мне много и не надо. А костюм простой. Я его в Бостоне купил. В США.
— И там бывал? — спросил Михалыч.
— Да. По делам бизнеса я часто бываю в США.
— А вот нам здесь туго стало. Союз то развалился. А ты в первый раз здесь?
— Был давно! Еще когда был молодой.
Больше я старался ничего не говорить о себе. Я слушал их. Михалыч много пережил в этой жизни и оказался хорошим рассказчиком…
Я давно уже хотел поговорить с такими вот ветеранами, которые воевали в Красной Армии. Хотел знать поймут ли они меня. Но в тот день я ничего им о себе не рассказал. Они так и не узнали кто я.
А я был во время той войны на другой стороне. Я был их врагом. И вот моя история. История солдата РОА, того кто вместе с генералом Андреем Власовым воевал под Андреевским флагом против большевиков…
Письмо автору на первый вариант книги.
Владимир Андриенко. «Солдаты РОА». Altaspera Publishing and Literary Agency. 2013. (ISBN: 978–1-304–68793-7).
ПЕРЕПИШИ РОМАН!
Володя, дорогой Земляче, Хай!
Прежде, чем лезть с советами своими, доложу Вам, что Вы имеете сейчас беседу с человеком (мною) прожившим в казарме у власовцев около года… Мне шёл 9-й год и я буквально заворожен был их беседами меж собою. Так, что сейчас Вы имеете информацию ИЗ ПЕРВЫХ РУК!
По книге. Вы взялись за очень БОЛЕВУЮ и серьёзную, причём мало освещённую ТЕМУ! Но! Вы осветили эту тему ПОХОДЯ, небрежно и, ГЛАВНОЕ, не с того ракурса! (Станислав Гагарин, мой друг, написал «Мясной бор» о А.А.Власове, но с позиций совпропаганды).
Итак: Власовцы НЕ СЧИТАЛИ СЕБЯ ПРЕДАТЕЛЯМИ! И, упаси боже, было ТАБУ на это проклятье из лексикона комиссаров.
Власовцы считали себя (РОА!) — освободителями русского народа от сталинской тирании и НКВД.
А Вы муссируете в бесконечных диалогах «предатель» и «жжёт»… Никогда немцы «не вязали власовцев кровью», как это описано у Вас. Кровью власовцы вязали себя сами на поле боя.
Потому что шли в РОА в ОСНОВНОМ (1) по идейным соображениям, (2) от обиды на бездарных чинодралов, сдававших немцам целые армии, а потом объявивших солдатиков — ПРЕДАТЕЛЯМИ! (3) Большая часть народа НЕНАВИДЕЛА режим, но жила в страхе. В РОА они проснулись СВОБОДНЫМИ ЛЮДЬМИ.
Их по-человечески кормили, одевали и вежливо обращались (Я — свидетель!), без советских зуботычин и мата. (4) Многие семьи были СОСЛАНЫ, раскулачены, расказачены и просто «ЗАЧИЩЕНЫ», как в Зап. Украине и Прибалтике. Чудом выжившие их сыновья МСТИЛИ за своих безвинно загубленных родных!
Поэтому среди власовцев была чёткая дисциплины и порядок и мазохисткая болтовня и самобичевания МЕСТА НЕ ИМЕЛИ!
Не шарага это была, а армия в 1 млн.200 тыс. человек (с охр. батальонами) и немцы доверяли власовцам охранять особо важные объекты, потому, что русские — ИНИЦИАТИВНЫ, а не зашорены приказом, как немцы. Такая же армия, по численности сейчас и у нас, в России…
Вы не там поставили акценты из-за СЛАБОГО ИЗУЧЕНИЯ ТЕМЫ. Вы не солидарны с героями ДУШОЙ!
Второе: Весь роман построен по принципу КИНОСЦЕНАРИЯ или ПЬЕСЫ — на диалогах. Но он, роман, написан ОТ ТРЕТЬЕГО ЛИЦА, так и появитесь там, третье лицо — автор, расскажите нам о ситуациях и героях… Со своими авторскими выводами по ходу сюжета.
Володя, простите меня за мои СОВЕТЫ и ЗАМЕЧАНИЯ, но ещё один: ПЕРЕПИШИТЕ роман с другим видением этого исторического факта — РОА!
И не обижайтесь, мне один мой знакомый капитан (на мой рассказ «Сатисфакция») прислал отзыв такой, что я этим рассказом опустил себя ниже плинтуса и он убирает мой рассказ не в «корзину», а вообще из Компа! Правда, этот капитан до сих пор хранит на своём рабочем столе свой партбилет члена КПСС! Так что своей неприязнью он мне только потрафил…
Best wishes!
Новый вариант книги.
Кадровый учебный центр, основанный в 1943 году в 40 км от Берлина у деревни Дабендорф. Школа носила официальное название Отдел восточной пропаганды особого назначения. Школу создали по инициативе генерала Гелена и полковника фон Штауфенберга с целью подготовки пропагандистов восточных дивизий Вермахта. На территории Дабендорфа размещались редакции газет «Заря» и «Доброволец».
Дабендорф.
Школа РОА.
Апрель, 1944 год.
Андрей открыл глаза и увидел над собой выкрашенный белой краской потолок казармы. Он был так не похож на грязно-серый потолок в бараке для военнопленных.
«Какой чистый, — подумал он. — Вчера я не обратил на него внимания. А сейчас это первое что я увидел. Первое в новом мире…»
— Не спится? — прервал его размышления насмешливый голос рядом.
Андрей резко повернул голову. У самого окна лежал молодой человек с каштановыми волосами. Он смотрел на новичка и ухмылялся.
— Чего тебе? — грубо спросил Андрей.
— Ничего, — спокойно ответил тот и отвернулся. Он также уставился в потолок. — Нас здесь пока двое.
— Двое, — машинально повторил Андрей. Говорить с парнем ему не хотелось.
— А, может, вдвоем так и будем. До тех пор пока не переведут нас в общую казарму. Тебя когда привезли? Ночью? Я тебя не видел вчера.
Андрей не ответил. Но парень сам ответил за него:
— Ночью значит. Прошел фильтрацию и сюда угодил. Отдельно от остальных.
Андрей подумал про себя:
«Его, как и меня, заперли в отдельное помещение. Набивается на разговор».
Но парень не собирался оставлять его в покое.
— Переживаешь? — снова спросил он.
— Чего? — не понял Андрей.
— Я также здесь вчера проснулся. Первое утро в новом месте. И также вот в потолок смотрел. Словно заново на свет народился. А поговорить не с кем.
Андрей понял, что и этот парень, как и он сам, прибыл из лагеря для военнопленных. Значит «вынужденный» доброволец.
— Ты здесь с вчерашнего дня?
— Да. Утром привезли. Пожрать дали и отлеживаюсь в хорошей кровати. Хоть выспался после лагеря.
— А меня вчера поздно вечером сюда доставили. Ты спал уже.
— Тяжело, — сказал парень.
Андрей подозрением посмотрел на соседа. Тот больше не ухмылялся…
Андрея Рогожина выделили из общего состава солдат, которые изъявили желание служить в рядах Русской Освободительной Армии. Он был перед призывом студентом исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Но самое главное владел иностранными языками, что весьма могло пригодиться.
Офицер, который заполнял анкетный лист, спросил:
— Производите впечатление образованного человека. Говорите по-немецки?
— Ja ich spreche deutsch.
— Das ist großartig! Откуда знаете язык?
— Я в прошлом студент пятого курса МГУ.
— О! Вот как? Учились в Москве. Факультет?
— Исторический, — честно признался Андрей.
— Исторический?
Офицеру это не понравилось. Человек изучал историю с коммунистической точки зрения. Годится ли такой для отдела восточной пропаганды? Однако у него был приказ отобрать несколько образованных людей для Дабендорфа. А этот немецким языком владеет хорошо.
— Значит вы историк?
— Готовился им стать. Я не закончил университет.
— Историк! Я знаю, что это такое. Там вам прививали коммунистическую идеологию. Но откуда у вас знания немецкого языка?
— Мой отец и моя мать хорошо говорят по-немецки.
— А кто ваши отец и мать? — спросил офицер.
— Отец профессор, а мать переводчик.
— Профессор?
— Да. А мать работала переводчиком при отделении Коминтерна.
— Вот как, — проговорил офицер. — Эти сведения из биографии Рогожина ему еще больше не понравились. Но образованные люди требовались как воздух. А в нынешнем наборе до Рогожина не было ни одного стоящего. Они могли стать только солдатами. Простые деревенские парни. Кого отправить в школу РОА в Дабендорф?
— Какими языками кроме немецкого владеете?
— I speak English and French.
— Даже так? Тогда вы наверняка пригодитесь в Дабендорфе.
— В Дабендорфе? — удивился Рогожин.
— Отдел восточной пропаганды особого назначения. Там не хватает людей, хорошо знающих язык. А у вас три языка.
— Я бы сказал четыре. Но мой испанский не так хорош.
Офицер сделал пометку в деле Рогожина.
Так, бывший рядовой Советской армии попал в Дабендорф…
Андрей знал, что его анкета может не понравиться новому командованию. И вот рядом с ним этот словоохотливый парень.
«Наверняка подсадной, — подумал Андрей. — Желают выяснить, чем я «дышу» Тяжело ему здесь».
— А чего ушел из лагеря? — зло спросил Рогожин. — И валялся бы на вонючих нарах. Не видать по роже, чтобы ты долго в лагере был!
— Не был, — сразу признался парень. — Долго не был. Сразу сломался. Как увидал как немец Ваньку Румянцева убил, так и сломался.
— А кто он? — уже более спокойно спросил Андрей.
— Ванька-то? Друг мой. Мы с ним вместе в военкомат пошли и добровольцами записались. И вместе в артиллерийском училище были и на фронт вместе попали.
— Артиллерист значит?
— Ага. А ты?
— Рядовой 128-го пехотного полка. Также доброволец. В первом же бою в плен попал. Ни одного фрица не убил. Еще вопросы есть?
— Да ты кипятись, парень. Чего на меня набросился?
— Не нравится мне то, что ты сразу в душу ко мне полез. С чего это? Тебя попросили проверить меня? Так?
— Чего? Ты думаешь, что я «подсадной»? — парень засмеялся.
— А это не так? Ты оказался в одном помещении со мной случайно?
— Именно так.
— Не верю я в такие случайности.
— Но такое бывает. А кто ты такой?
— Что? — Андрей не понял вопроса.
— Я спросил кто ты, чтобы к тебе прислали «подсадного»? Большой человек?
— Я сказал, что бы рядовым.
— Это я слышал. Но кто ты, кроме того, что бывший рядовой Красной армии?
Андрей не ответил и повернулся к соседу спиной.
— Обиделся? Ну как знаешь…
Москва.
1943 год.
Андрей и Ирина.
Дома в Москве Андрей лучше всех говорил на комсомольских собраниях исторического факультета о Родине и долге. Он искренне верил, что сможет вынести ради СССР все. Первое в мире справедливое государство рабочих и крестьян — государство для людей и ради людей. Что есть перед этим человеческая жизнь?
Ведь это он тогда обвинил Ирину в слабости и мягкотелости, когда они получили известие, что их одноклассник Дима Толер попал в плен. Он, работая со студентами в городе по разбору завалов, клеймил Толера позором. А она заступилась за него и пыталась оправдать его поступок.
— Если ты не осуждаешь его, то могла бы и сама так поступить.
— И ты мне это говоришь? — спросила она.
— Как можно не понимать, Ира! Ты не понимаешь смысла генеральной линии партии. Товарищ Сталин говорит «Ни шагу назад»!
— Но ты не на фронте!
— Я подавал заявление и не моя вина в том, что я пока не подхожу по возрасту. Я пойду в армию в следующем году. Знающие люди говорят, что для меня немцев хватит. А Толеру я не верил никогда. Честные люди не сдаются врагу! Ведь что будет, если красноармейцы станут сдаваться? Чего тогда будет стоить наша великая борьба с фашизмом?
— Ты же не видел смерти близко. Зачем говорить об этом?
С того времени между ним и Ирой пробежала черная кошка. Они практически престали общаться. И лед был сломан только перед его уходом в армию.
— Не обижайся на меня, Ира. Может, я был и не прав насчет Толера. Я ему не судья.
— Я теперь, как и ты.
— Ты о чем? — не понял Иру Андрей.
— Я скоро иду на фронт.
— Ты? На фронт? Кем?
— Связисткой. Я закончила курсы. Тайно от всех и от родителей тоже. Они еще ничего не знают. Ты первый кому я сказала.
— Возможно, мы встретимся на фронте.
Потом Андрей в вагоне, когда их везли на фронт, мечтал, как они встретятся. Его воображение рисовало самого себя героем, на груди которого были знаки его мужества — правительственные награды. И они действительно будут у него — но это награды с той, другой стороны. И они встретятся с Ириной в немецком городе Дабендорф…
Передовая и лагерь для военнопленных.
Март. 1944 год.
Андрей.
Ровно через месяц он был на передовой и сжимал в руках винтовку. Солдат не хватало и курсы подготовки бойцов сильно сократили. Никто не стал разбираться в том, что перед ними студент со знанием иностранных языков (переводчиков у красных также не хватало). А сам Андрей не захотел рассказать о своих талантах. Он думал, что для начала станет героем, получит орден, а потом уже…
Враги были совсем недалеко от него. Окопы немцев всего на расстоянии километра.
— Парень, — обратился к Андрею пожилой старший сержант Кумушкин. — Ты не робей. Слышь?
— Я не робею, — ответил Андрей.
— Немцы попрут в атаку скоро. Им до зарезу надобно наши позиции отбить. Три дня назад эти окопы штрафники заняли. Говорят, почти половину батальона положили здесь. А нам приказано держаться и позиции не сдавать. Ты стрелять-то умеешь?
— Нас учили.
— Учили, — усмехнулся старший сержант. — Знаю, я как вас учат.
Над позициями появились «Юнкерсы» и вниз полетели бомбы. Андрей залег на дно окопа и вжался в землю. Это было его первое столкновение с войной.
— Когда «лаптежники» станут наши позиции утюжить, ты главное. Не суетись. Вжимайся в окоп и жди.
— «Лаптежники»? — спросил Андрей.
— Немецкие пикировщики.
— «Юнкерсы»? — догадался Рогозин.
— Они самые. По нашему «лаптежники». У них шасси не убираются и со стороны похоже на ноги в лаптях. Вот так и прозвали. Но скоро сам увидишь.
Андрей тогда на немецкие пикировщики не смотрел. Он слышал только страшный протяжный гул. Затем взрывы сотрясали землю. Рядом слушались крики. Кто-то кричал не то от страха, не то от боли. Андрей этого знать не мог. Он просто ждал, когда завершиться налет. Ему было страшно.
После налета Кумушкин, стряхнув с себя землю, спросил Андрея:
— Живой? Не контуженный?
— Нет, только уши немного заложило.
— Не обделался?
— Нет, — обиженно сказал Андрей.
— Такое после первой атаки с воздуха бывает. Это ничего. Теперь готовься. Сейчас немец попрет. А у нас всего два «Максима»[1]. Ты держись.
Затем была атака немцев, и он стрелял, но, наверное, ни в кого не попал. Андрей почти не целился, а просто жал на курок и передергивал затвор, выпуская стреляные гильзы. Вокруг кричали офицеры.
— Огонь! Почему замолчал пулемет?! Сержант!
— Пулеметчика убило! Расчет накрыло!
— Нужно…
Взорвалась граната. Андрей съехал на дно окопа.
— Пулемет!
— Опрокинуло его! Сейчас ефрейтор Шилкин там…
Снова взрыв! Андрей не поднимался. Рядом дико вопил старший сержант, зажимая руками рану.
Капитан, командир роты, заорал:
— Почему сидим, боец?! Труса празднуем?!
Недалеко от Андрея снова работал «Максим». Он поднялся и взялся за винтовку.
— Молодец! Не робей парень! — сказал капитан и похлопал его по плечу. — Вести прицельный огонь! Ни один патрон пропасть не должен!
Андрей снова стрелял…
Затем немцы прорвались к окопам. Здоровый детина запрыгнул в траншею и выбил у Андрея винтовку. Он дернул автомат, но очереди не последовало.
Враг выругался и ударил красноармейца кулаком в лицо. Андрей упал. Немец кричал ему, чтобы сдавался. Андрей хорошо понимал по-немецки и поднял руки…
В лагере для военнопленных он испугался смерти. Он понял, что его могли убить в любой момент. Просто не понравится твой взгляд эсесовскому конвоиру и все. Тебя нет. Тебя могли просто вычеркнуть из жизни! Твоя жизнь ничего не стоила!
Лини бараков, аппельплац, дорожки посыпанные битым кирпичом, и стройные линии бетонных столбов в форме буквы «Г» с колючей проволокой.
Подходить к столбам строго воспрещалось. Часовые на вышках сразу открывали огонь из пулеметов. Но эсесмены иногда развлекались, заставляя заключенных бегать в запретную зону.
Когда бывшего сержанта Алейникова заставили бежать туда, тот поначалу отказался и его начали бить. Молодой парень вынужден был пойти и его сразу срезали очередью. Он ни в чем не был виноват. Он не нарушал режима и хорошо работал. Его убили просто так, конвоирам стало скучно.
Страх тогда заполз в душу Андрея и вытеснил оттуда все. Он понял, что хотел жить и был готов купить себе жизнь любой ценой. Высокие слова ушли сами собой. Андрей презирал себя за этот страх, но иначе не мог. Жажда жизни была сильнее его идеалов, и он понял, что готов ими поступиться.
Его соседи после того как барак погружался в сон переговаривались между собой.
— Доколе это продолжаться будет? — хрипел худой дядька. — Сдохнем здесь.
— Надо было идти в полицаи, когда предлагали, — ответил молодой парнишка, что лежал на нарах под Андреем.
— В какие полицаи, дурак? — заговорил сосед справа. — Нас к власовцам сватали. А там не рай.
— Рай не рай, дядя Фома, а все не так как здесь.
— А когда вас звали? — спросил Андрей.
— Дак с несколько месяцев назад, паря. А ты чего к ним захотел?
— Я спросил только. Невтерпеж здесь. Нам внушали, что бога нет. Ада и рая тоже нет. Есть ли ад после смерти, не знаю, но здесь он есть. И мы в этом аду.
— Оно так, паря, но власовцы не просто так к себе зовут. Они тя воевать заставят. Я на то не пойду. Пусть лучше кончат.
— И кончат. Думаешь, пожалеют? — зло спросил молодой парень снизу. — Мне теперь все одно хоть к полицаям хоть к власовцам.
— И в своих стрельнешь? — спросил дядька.
— Не знаю, — буркнул в ответ парень и замолчал.
Андрей также больше в разговор не вмешивался. Он подумал, что все же есть шанс отсюда вырваться…
И вот рано утром в барак пришел молодой щегловатый офицер в новенькой серой шинели с нашивкой РОА на рукаве. На его петлицах были перекрещенные копья и на погонах по ромбу на красной полосе. Но представился поручиком Артюхиным.
У него было такое располагающее лицо. Андрею он сразу понравился, ибо после рож офицеров СС и конвоиров, не умевших улыбаться, поручик выглядел добрым ангелом, опустившимся в ад.
— Господа военнопленные! — заговорил Артюхин. — Я офицер РОА и пришел к вам как друг. Я русский, как и вы. И я сражаюсь среди русских, которым небезразлична судьба России! Не хватит ли и вам страдать по чужой вине?
Военнопленные зашумели. Хотя было не понятно, одобрили ли они слова поручика или нет. Поручик поднял руку, требуя тишины.
— Господа! Имейте терпение выслушать того, кто есть сейчас единственная ваша надежда на спасение. Большевики бросили вас на произвол судьбы! Они отдали вас на растерзание врагу и не думают о ваших нуждах! Они уже объявили вас изменниками родины, и ваши семьи изопьют чашу вашей измены до дна! Сами знаете, что ждет тех, чьи сыновья и отцы сдались в плен.
— А чего не знать-то? — горестно спросил кто-то. — Приказ есть на то самого Сталина!
— Вот именно! — горячо продолжил поручик. — Но у вас есть шанс выжить и шанс отомстить большевикам за попранное Отечество! Я не стану много говорить. Нет. Сейчас все кто пойдет со мной — станут солдатами армии, что вместе с силами вермахта воюет с большевиками.
— А чего у немцев солдат не стало? — спросил кто-то.
— Недочеловеков стали в армию звать.
— Господа, — улыбнулся Артюхин. — Я понимаю, что многие из вас считают мое предложение изменой Родине.
— Измена и есть. Чего говорить?
— Но жить охота.
— А в лагере — смерть.
— Верное замечание, господа. Я зову вас в ряды РОА. Я честно вам скажу, что обратной дороги у вас не будет. Тот кто пойдет за мной прощения у большевиков не получит. Это путь в одну сторону. Итак, кто со мной?
Андрей сразу поднял руку и вышел вперед. Он не мог объяснить тогда высокими словами, отчего так сделал. Просто хотелось выжить. А этот офицер принес ему жизнь. Ведь на фронт отправят не сразу, и он успеет по-человечески поспать и помыться.
За ним вышло еще сорок пять бойцов. Они пытались сами себя оправдать словами ненависти к Сталину и большевикам. Но говорили это не от того, что ненавидели. Им сейчас был нужен тот, кто во всем виноват. И особенно усердствовал бывший замполит лейтенант Любушкин, от которого Андрей совсем недавно слышал иные слова.
Но и у Любушкина не было выбора. Его как коммуниста и политработника давно приговорили к смерти, но эсесовцам доставляло удовольствие мучить его. И Любушкин просыпаясь утром, не знал точно доживет ли до вечера. Потому он использовал шанс.
Андрей тогда смотрел на него и видел в нем самого себя. Они были даже чем-то похожи. Высокого роста худощавого сложения, светловолосые. И он сам недавно говорил в институте, что студенческая парта сейчас не место для молодого человека. Он рвался на фронт бить фашистов и приближать победу. Ему казалось, что стоит ему попасть на фронт и война скоро кончится благодаря его героизму. Он предвкушал статьи в газетах о том, скольких врагов он уничтожил и сколькими наградами он награжден.
А в окопе под вражеским огнем он изменился…
Дабендорф.
Школа РОА.
Апрель, 1944 год.
Сергей Осипов.
Воспоминания жгли Андрея. О чем он переживал тогда? Что мучило его больше всего? Пожалуй, осознание того, что он уже больше никогда не увидит родителей и своего родного дома. Теперь назад пути нет. Вот тебе и приказ товарища Сталина «жестокий, но необходимый». Как он там болтал на собрании — «идет борьба с фашизмом и иначе нельзя!»
Он уже много раз прокручивал в своей голове тот день. Как он должен был поступить? Гордо бросить врагам в лицо обвинения и умереть достойно. Но умереть он мог и раньше в окопе во время атаки немцев. И тогда домой полетела бы похоронка на геройски погибшего красноармейца Андрея Рогожина. Но он не пожелал умереть. И его судьба изменилась. Он выбрал иной путь.
Парень у окна сказал:
— Я Серега. Осипов моя фамилия. Сержант Красной Армии. Бывший сержант.
— Андрей Рогожин. Рядовой Советской Армии. И тоже бывший.